– Мне только семнадцать, – прошептал Сэм, – я по закону еще один жить не могу.
– Боже, меня посадят, – вздохнула я, сдаваясь.
Неожиданно за закрытой дверью раздался шелест, заскрипели пружины дивана.
– Все, полный привет! Мама проснулась! – буркнул Сэм, быстренько стягивая легкие не по сезону кроссовки.
Дверь в спальню отворилась так резко, что я, застигнутая врасплох, закуталась в мягкую кроличью шубу на вешалке и словно бы увязла в ней. В густой пустоте, наполненной шорохами, громко щелкнул выключатель, и яркий электрический свет затопил маленькую захламленную комнатку. Прищурившись, я разглядела всклокоченную женщину в больших очках, делавших ее похожей на черепаху.
– Сомерсет! – осипшим от сна голосом проговорила она. – Мне звонили! Звонили из Зачистки! Я требую, слышишь, – ее голос стал неожиданно трансформироваться и превращаться в неестественный грубый бас, – объяснений, в какую очередную гнусную историю ты вляпался! Тебе только семнадцать, я еще отвечаю за тебя и штрафы платить тоже мне! – Неожиданно она замолчала и через секундную паузу вдруг произнесла: – Что это с тобой?
Я выглянула из-за полы шубы и натужно улыбнулась:
– Э-э-э, привет!
– Сомерсет Поганкин, да ты взрослеешь! – ласково пропела женщина, потрепав сына по вихрастой макушке. В первый раз видела подобную буйную радость родительницы, оттого что ее несовершеннолетнее чадо притащилось домой в компании незнакомой девицы.
– Ты привел с собой ужин?! – Неожиданно она жадно облизнулась, словно собиралась скушать меня прямо сейчас, не дожидаясь завтрака, который мне и так представлялся кошмаром наяву. Я обомлела, раскрыв рот.
– Так, хватит! – Сэм цепко схватил меня за руку и буквально затолкал во вторую комнату, оказавшуюся мальчишеской спальней. – Мама, даже не думай! Слышала?! Даже не думай, лучше сунь пальцы в розетку и подзарядись! – Он скользнул за мной и громыхнул старым, еще советского производства, раздолбанным шпингалетом.
– Я не ошиблась, она действительно назвала меня ужином? – уточнила я, бросая куртку на спинку сломанного компьютерного стула.
– Маш, ты не обращай внимания. – Он стянул с себя плащ, включил ночник и зачем-то полез под кровать. – Мама у меня немного нервная сегодня.
– Не обижайся, Сэм, но, по-моему, она просто не в своем уме. – Я села на краешек стула, потому как разместиться на нем с полным комфортом удалось бы едва ли, так сильно он шатался. – Слушай, Сомерсет, а какое у тебя отчество?
– Здышкович у меня отечество, – донесся до меня недовольный голос.
– Сомерсет Здышкович Поганкин. У твоих родителей отличное чувство юмора.
– У меня мама в юности очень Моэма любила, – пожаловался Сэм, перерывая многолетний хлам. Но тут же добавил: – Брату Николашке повезло меньше, его полное имя Наполеон.
– Да уж, хорошо, что твои родители не увлекались романами об эльфах, иначе бы вы оба попали… – Только и смогла протянуть я, разглядывая его ноги в разноцветных носках, торчащие из-под кровати.
Сэм натужно пыхтел, что-то старательно выискивая. Мальчишка то и дело выбрасывал на середину комнаты старые пыльные коробочки, еще детские туфли и даже пару грязных, вероятно, давно потерянных футболок. Но в помещении и без того царил художественный беспорядок, настоящий рай для убежденного неряхи. Большая хрустальная пепельница, полная окурков, испускала фимиамы табачного перегара. Две кровати стояли разобранными, и простыни на них сбились единым клубком с подушками и одеялами. С полок открытого шкафа сиротливо и убого свешивались рукава мятых рубашек и свитеров. На поцарапанном столе, призванным быть компьютерным, рядом с монитором теснились разноцветные кружки с засохшими пакетиками чая.
– Напрасно ты. – Сэм, наконец, вылез и громко чихнул от пыли, на рожках, слепленных из волос, повисла паутина. – Она сейчас дерганная, потому что давно не питалась.
В руке он держал кованый крест, украшенный драгоценным камнем на верхушке. Мальчишка обтер его о штаны и открутил кристалл, оказавшийся пробкой. Сэм чуть плеснул из своеобразного сосуда густой темной жидкости, подозрительно похожей на кровь, на косяк двери. Потом случилась совершенно неслыханная вещь – капли скользнули, образуя единую лужицу, и сами собой растеклись по притолоке.
– Что это? – промычала я, часто моргая. Очень хотелось верить, что мне почудилась странная метаморфоза.
– Кровь, конечно, – заявил Сомерсет, как нечто само собой разумеющееся, и капнул крови на подоконник. – Они не злые, конечно, но все-таки инферны. В общем, береженого бог бережет.
– Намекаешь, что с тобой я в полной безопасности, и ты не кинешься меня жрать?
Сэм кивнул.
– Инферны энергию сосут. Меня можешь не бояться, у меня на чужие волны аллергия с детства, так что я от солнца подзаряжаюсь. Конечно, когда совсем туго приходится, зимой там… но все равно теней много не выпьешь. Для здоровья, говорят, очень вредно.
– Зимой, говоришь? – я с опаской покосилась на заледеневшее оконное стекло в белых морозных узорах. – Кстати, кто такие инферны? Я так, для себя, чтобы в курсе быть.
– Черти. – Сэм изумленно моргнул, потом хмыкнул: – Извини, я забыл, что у тебя с памятью полный привет.
Сидя на шатком стуле, я разглядывала потолок спальни, оклеенный потемневшими полосатыми обоями, пыльную люстру с простым пластиковым абажуром и все-таки поинтересовалась:
– Что происходит?
– Мама никак не уляжется.
За опечатанной дверью комнаты тут же раздалось шебуршание, а потом мадам Поганкина, которая, похоже, караулила нас, заколотила в дверь и ласковым голосом поинтересовалась: