– Так… – Я прикусила губу, чтобы не ухмыляться слишком широко.
Само слово «любовь», громкое и помпезное, вызывало во мне тошнотворное чувство, оно звучало почти пошло и ассоциировалось с чем-то невозможным. Особенно, среди всего этого бесноватого пира. В моем понимании, «любовь» относится к категории добрых сказок, но добрых сказок не бывает! Нет положительных или отрицательных героев, просто надо рассматривать действующих лиц под разными углами, как в калейдоскопе, и сразу обнаружишь, что у каждого есть своя выгода.
– Ты думаешь, что инферну невозможно полюбить? – Алина задохнулась от возмущения. – Ты думаешь, мы чудовища?
– Ну, если не брать во внимание, что вы выглядите как черти и сосете чужие жизненные силы, то нет, инферны похожи на обычных людей, – издевательски солгала я. – У меня даже есть друг инферн. Да, такой милый симпатичный мальчик Сомерсет Поганкин. Он говорит, что питается солнечной энергией.
– Почему ты такая циничная? – Ее голос звучал все тише и трагичнее.
– Циничная? – Я развела руками. – Ты совершенно права, я циник и давно не верю ни в Деда Мороза, ни в счастливые концы дурных историй.
Алина резко расширила глаза, не в силах пошевелить головой. Признаться, мне наскучил разговор с ней, и я ослабила путы, отчего девушка в очередной раз с грохотом завалилась на пол, особенно громко стукнули ботинки на толстой подошве.
Она накинулась на меня моментально, словно выпущенный за свободу призрак. Попыталась вцепиться в волосы с пронзительным воплем. Я увернулась, стараясь схватить ее за руку, и, едва не свернув себе шеи, с визгом мы скатились на один лестничный пролет, пересчитав позвонками бетонные ступеньки. Наверное, со стороны мы выглядели, как две сцепившиеся дикие кошки.
– Прекратите! – приказал нам кто-то издалека.
Но не тут-то было, мы намертво впились друг в дружку и не собирались уступать сопернице ни миллиметра из захваченных складок одежд. Я трясла девицу, а та царапалась и кусалась одновременно, притом весьма чувствительно. Собственно, в сознание нас провело ведро ледяной воды, вылитое сверху каким-то «доброхотом».
Мы шарахнулись в разные стороны и, сидя на полу, прижавшись спинами к противоположным стенам, буравили друг друга яростными взглядами и тяжело дышали. Дядька в застиранной тельняшке стоял с пустым ведром и скалился щербатым ртом, довольный произведенным эффектом. За какой-то дверью до хрипоты надрывалась собака. Люди-мышки заскреблись по своим норкам, открывая дверцы. Они высовывали носы на лестничную клетку и с любопытством пялились на нас, едва сдерживавших гнев.
– Ну, девки, успокоились? – Хохотнул дядька и гаркнул соседям: – Из-за нашего кудрявого красавца, видать, подрались! – А потом обратился к нам не слишком вежливо: – Давайте, валите отсюда!
Мокрые до нитки, злые как тысяча чертей, мы молча вышли из подъезда. Мороз, кажется, стал еще крепче. Во дворе уже включили фонари, и они одноглазо освещали автостоянку желтыми кругами. Черно-белые люди торопились домой, некоторые тащили чахлые елочки, купленные перед самым праздником впопыхах и уже без особого разбора.
Подъезд, где жил дядя Ваня, находился как раз за стоянкой. Незанавешенные окна его квартиры приветливо светились в темноте, со стороны улицы на ручке кухонной форточки, как во времена всеобщего дефицита, висел пакет с продуктами.
Я кашлянула и, не глядя на соперницу, направилась по дороге обратно к друзьям.
– Ты куда? – Догнала меня Алина.
– По делам, – я засунула руки в карманы куртки, но и внутри ткань промокла.
Вот спасибо, мужик, услужил, помирил, можно сказать, оригинальным способом двух враждующих женщин!
– Ты так просто уйдешь? – Она схватила меня за локоть и попыталась развернуть.
Я почти изумленно посмотрела на ее пальцы с черными от природы ногтями, сжимающие мой рукав, и осторожно освободилась.
– Нет, я не так просто уйду. Я еще выражу свое горячее желание больше никогда не видеть тебя! Поняла меня? Даже не думай приближаться ко мне!
– Господи, Маша, там было шесть камней! – горячо зашептала она мне в лицо, практически без надежды. – Маша, пожалуйста, отдай мне один! Всего один, я не прошу все! Не для меня самой, для Данилы! Ему никто не берется цвет восстановить. Я не знаю, что за энергия его лишила цвета, но ты же видела его, он никого не узнает! Он ничего не помнит! Он…
– Слушай, – оборвала ее я, глядя в кошачьи глаза, светящиеся в темноте, – а может, все к лучшему? По своему опыту знаю, что тени видят инфернов вполне симпатичными людьми. Может, лучше, что ему перекрыли цвет?
– Как ты можешь так говорить, жестокая? – Она прижала к губам ладошку.
Девушка стала меня порядком нервировать.
– А ты похожа на глупую влюбленную барышню, – рявкнула я. – Отстань от меня! Слышишь? Забудь обо мне! Меня хотят убить, за мной гоняется Зачистка, сегодня ранили человека, который… – я запнулась. – В общем, у меня на руках раненый, и нам негде спрятаться. Я не помню, где камни, потому как всего пару дней назад сама вернула цвет, а память не восстанавливается одним моментом. Придя к Даниле, я надеялась выяснить, отдавала ли кристаллы ему, но в результате ничего не узнала, потому как он в том же состоянии, в каком находилась я сама совсем недавно. Я увязла по коленки, и сейчас мне совсем нет дела до твоих романтических бредней!
– Тебе тоже стерли цвет? – ужаснулась Алина.
Вот уж никогда бы не подумала, что среди инфернов могут попадаться такие редкие, чувствительные особи. Это же не по-дьявольски как-то!
– Алина, не обольщайся, цвет я сама стерла, надеясь уйти от Зачистки. Кстати, заметь, в эту историю втянул меня Данила! Это с его великолепного пенальти я сейчас скрываюсь! Неужели ты не видишь, что он нас обеих предал? Тебя, когда вдруг «полюбил», – это слово я непроизвольно произнесла с издевкой, – а меня, когда ради тебя подложил в сумочку кристаллы. Он никому не сделал хорошо, поэтому не стоит его жалеть.